Жил-был крестьянин Иван, и была у него жена Марья, да не было у них детей. Иван и Марья жили в любви и согласии; так они и состарились, а детей у них все не было. Сильно об том они сокрушались и только глядя на чужих детей утешались. А делать нечего! Так уж, видно, им Господь судил: ведь все в мире творится не нашим умом, а Божьим судом!
Вот однажды, как пришла зима да нападало молодого снегу в колено, ребятишки высыпали на улицу поиграть, а старички наши подсели к окну поглазеть на них. Ребятишки бегали, резвились и стали лепить бабу из снега. Иван с Марьей глядели молча, призадумавшись. Вдруг Иван усмехнулся и сказал:
- Пойти бы и нам, жена, да слепить себе бабу!
На Марью, видно, тоже нашел веселый час.
- Что ж, — сказала она, — пойдем, разгуляемся на старости!
Только на что тебе бабу лепить: будет с тебя и меня одной, слепим лучше себе дитя из снегу, коли Бог не дал живого!- Что правда, то правда… — сказал Иван, взял шапку и пошел на огород со старухою.Они и вправду принялись лепить куклу из снегу; склали туловище с ручками и с ножками, наложили сверху круглый ком снегу и обгладили из него головку.
- Бог в помочь! — сказал кто-то, проходя мимо.
- Спасибо, благодарствуем! — отвечал Иван.
- Божья помочь на все хороша, — примолвила Марья.
- Что ж это вы поделываете?
- Да вот, что видишь! — отвечал Иван.
- Снегурку… — примолвила Марья, засмеявшись.
Вот они вылепили носик и бородку, сделали две ямочки во лбу, и только что Иван прочертил ротик, как из него вдруг дохнуло теплым духом. Иван второпях отнял руку, только смотрит — ямочки во лбу стали уж навыкате, и вот из них поглядывают голубенькие глазки, вот уж и губки как малиновые и улыбаются.
- Что это, Господи! Не наваждение ли какое? — сказал Иван, кладя на себя крестное знаменье.
А кукла наклоняет к нему головку, точно живая, и зашевелила ручками и ножками в снегу, словно грудное дитя в пеленках.
- Ах, Иван, Иван! — вскричала Марья, задрожав от радости. — Да это нам Господь дитя дает! — и бросилась обнимать Снегурку, а со Снегурки весь снег отвалился, как скорлупа с яичка, и на руках у Марьи была уже в самом деле живая девочка.
- Ах ты, моя Снегурушка дорогая! — воскликнула старуха, обнимая свое желанное и нежданное дитя, и побежала с ним в избу.
Иван насилу опомнился от такого чуда, а Марья была без памяти от радости.
И вот Снегурка растет не по дням, а по часам, и что день, то все лучше. Иван и Марья не нарадуются ею. И весело пошло у них в дому. Девки с села у них безвыходно: забавляют и убирают бабушкину дочку, словно куколку, разговаривают с нею, поют ей песни, играют с нею во всякие игры и научают ее всему, как что у них ведется. А Снегурка такая смышленая: все примечает и перенимает. И стала она за зиму точно девочка лет тринадцати, все разумеет, обо всем говорит, и таким сладким голосом, что заслушаешься. И такая она добрая, послушная и ко всем приветливая. А собою она — беленькая, как снег; глазки что незабудочки, светло-русая коса до пояса, одного румянцу нет вовсе, словно живой кровинки не было в теле… Да и без того она была такая пригожая и хорошая, что загляденье. А как, бывало, разыграется она, так такая утешная и приятная, что душа радуется! И все не налюбуются Снегуркою; старушка же Марья души в ней не чает.
- Вот Иван! — говаривала она мужу, — даровал-таки нам Бог радость на старость! Миновалась-таки печаль моя задушевная!
А Иван говорил ей:
- Благодарение господу! Здесь радость не вечна, и печаль не бесконечна…
Прошла зима. Радостно заиграло на небе весеннее солнце и пригрело землю. На проталинах зазеленела мурава, и запел жаворонок. Уж и красные девицы собрались в хоровод под селом и пропели:
Весна красна! На чем пришла,
На чем приехала?..
-На сошечке, на бороночке!
А Снегурка что-то скучна стала.
- Что с тобою, дитя мое? — говорила не раз ей Марья, приголубливая к себе. — Не больна ли ты? Ты все такая невеселая, совсем с личика спала. Уж не сглазил ли тебя недобрый человек?
А Снегурка отвечала ей всякий раз:
- Ничего, бабушка! Я здорова…
Вот и последний снег согнала весна своими красными днями. Зацвели сады и луга, запел соловей и всякая птица, и все в Божьем мире стало живей и веселее. А Снегурка, сердечная, еще сильней скучать стала; дичится подружек и все прячется от солнца под тень, словно ландыш под деревцем. Ей только и любо было, что плескаться у студеного ключа под зеленою ивушкой. Снегурке все бы тень да холодок, а и того лучше — частый дождичек. В дождик и в сумрак она веселей становилась. А как один раз надвинулась серая туча да посыпала крупным градом, Снегурка ему так обрадовалась, как иная не была бы рада и жемчугу перекатному. Когда ж опять припекло солнце и град взялся водою, Снегурка всплакалась по нем так сильно, как будто сама хотела разлиться слезами, — как родная сестра плачется по брате.
Вот уж пришел и весны конец; приспел Иванов день. Девки с села собрались на гулянье в рощу, зашли за Снегуркою и пристали к бабушке Марье:
- Пусти да пусти с нами Снегурку!
Марье страх не хотелось пускать ее, не хотелось и Снегурке идти с ними; да не могли отговориться. К тому же Марья подумала: авось разгуляется ее Снегурушка! И она принарядила ее, поцеловала и сказала:
- Поди же, дитя мое, повеселись с подружками! А вы, девки, смотрите берегите мою Снегурушку… Ведь она у меня, сами знаете, как порох в глазу!
- Хорошо, хорошо! — закричали они весело, подхватили Снегурку и пошли гурьбою в рощу.
Там они вили себе венки, вязали пучки из цветов и распевали свои заунывно-веселые песни. Снегурка была с ними безотлучно.
Когда закатилось солнце, девки наложили костер из травы и мелкого хворосту, зажгли его и все в венках стали в ряд одна за другою; а Снегурку поставили позади всех.
- Смотри-же, — сказали они, — как мы побежим, и ты также беги следом за нами, не отставай!
И вот все, затянувши купаловую песню, поскакали через огонь.
Вдруг что-то позади их зашумело и простонало жалобно:
- Ау!
Оглянулись они в испуге: нет никого. Смотрят друг на дружку и не видят между собою Снегурки.
- А, верно, спряталась, шалунья, — сказали они, и разбежались искать ее, и никак не могли найти; кликали, аукали — она не отзывалась.
- Куда бы это девалась она? — говорили девки.
- Видно, домой убежала, — сказали они потом и пошли в село; но Снегурки и в селе не было.
Искали ее на другой день, искали на третий; исходили всю рощу — кустик за кустик, деревцо за деревцо: Снегурки все не было, и след пропал.
Долго Иван и Марья горевали и лакали за своею Снегуркою; долго еще бедная старушка каждый день ходила в рощу искать ее, и все кликала она, словно кукушка горемычная:
Ау, ау, Снегурушка!
Ау, ау, голубушка…
И не раз ей слышалось, будто голосом Снегурки отзывалось: «Ау!..». Снегурки же все нет как нет!
Куда же девалась Снегурка? Лютый ли зверь умчал ее в дремучий лес, али хищная птица унесла ее к синему морю?
Нет, не лютый зверь умчал ее в дремучий лес, и не хищная птица унесла ее к синему морю; а когда Снегурка побежала за подружками и вскочила в огонь, вдруг потянулась она вверх легким паром, свилась в тонкое облачко… и полетела в высоту поднебесную.
